о жесткости и терпимости.
Feb. 8th, 2010 04:11 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
maxim_arnoldНаверняка, споря с кем-то, размышляя на рабочем совещании, обсуждая пути решения какой-нибудь задачи, вы часто оказывались перед выбором: навязать ли собеседнику свою - верную точку зрения, или показать всю неправоту оппонента, пойдя по его пути.
Всегда ли смиренность является благодетелью?
Разве благодушие не такой же тяжкий грех, как и безразличие? Да и где провести границу между этими двумя понятиями? Умирающий часто покорен, а умерший уже и безразличен к судьбе. Но как осознать эту грань до роковой черты?
В противовес к смирению можно поставить праведный гнев. Мощный, древний, кипятящий кровь инстинкт воли, независимости. Зачастую, независимые суждения отрока, лет двадцати, с, начавшими пробиваться, усиками, выглядят довольно нелепо. Но ведь это не так важно. Пламенность этих речей уже несет в себе частичку искупительного огня.
А где лежит та загадочная линия, что разделяет овечью покорность, граничащую, через попустительство, с конформизмом и, часто кровавую, всегда бездумную, горячую, лихую непокорность? Возможно, что этой границы и нет. Возможно смирение - это лишь отблеск гордыни, а нетерпимость - лишь бессильное потакание древним инстинктам. Или все-таки эта линия существует, где-нибудь между Твардой и Хлодной, между рынком старого мяста и тихими водами Вислы, между храмовой горой и стеной плача, между ножом отца и рукой ангела?
Как случилось, что шесть миллионов вполне здоровых людей позволили уничтожить себя взбесившейся толпе головорезов? Как эти потомки маккавеев, державших в страхе римские легионы, могли играть своим соплеменникам веселые песни пред дверьми газовых камер? Почему этот сильный и мужественный народ прятал своих детей в выгребных ямах, вместо того, чтобы защищать их с оружием в руках? Как часто слышатся эти вопросы и как часто в ответ им лишь жуткая тишина - некому ответить.
И вот, однажды, мне вдруг показалось, что я слышу их ответ. Он сложен для меня, и потому я запомнил его нетвердо. И сейчас, когда я пытаюсь воспроизвести его, мне трудно подбирать слова, поскольку я не очень понимаю то, что они должны выразить. Но в тот момент, когда мне казалось, что я понимаю их, какой-то части меня стало так легко, что впору думать не умерла ли она тогда...
Что делать милиционеру во время гражданской войны? Что делать врачу, оставшемуся без лекарств в зачумленном городе? Что делать учителю, ведомому учениками на эшафот? Да, они видят порок, окружающий их, и, пусть даже номинально, они призваны с этим пороком бороться. Мы можем лишь, подобно эритроцитам, погибнув и разложившись, вымыть из раны чужеродный предмет. Можно считать это своего рода осознанной жертвенностью - принятие на себя общественной болезни и гибель от нее. Стоит лишь позаботиться о том, чтобы не потерять милицейский мундир - то единственное, что еще осталось от человека в обновляющемся мире.
Ведь ужас прошедшего всегда действеннее ужаса предотвращенного, не так ли?
Всегда ли смиренность является благодетелью?
Разве благодушие не такой же тяжкий грех, как и безразличие? Да и где провести границу между этими двумя понятиями? Умирающий часто покорен, а умерший уже и безразличен к судьбе. Но как осознать эту грань до роковой черты?
В противовес к смирению можно поставить праведный гнев. Мощный, древний, кипятящий кровь инстинкт воли, независимости. Зачастую, независимые суждения отрока, лет двадцати, с, начавшими пробиваться, усиками, выглядят довольно нелепо. Но ведь это не так важно. Пламенность этих речей уже несет в себе частичку искупительного огня.
А где лежит та загадочная линия, что разделяет овечью покорность, граничащую, через попустительство, с конформизмом и, часто кровавую, всегда бездумную, горячую, лихую непокорность? Возможно, что этой границы и нет. Возможно смирение - это лишь отблеск гордыни, а нетерпимость - лишь бессильное потакание древним инстинктам. Или все-таки эта линия существует, где-нибудь между Твардой и Хлодной, между рынком старого мяста и тихими водами Вислы, между храмовой горой и стеной плача, между ножом отца и рукой ангела?
Как случилось, что шесть миллионов вполне здоровых людей позволили уничтожить себя взбесившейся толпе головорезов? Как эти потомки маккавеев, державших в страхе римские легионы, могли играть своим соплеменникам веселые песни пред дверьми газовых камер? Почему этот сильный и мужественный народ прятал своих детей в выгребных ямах, вместо того, чтобы защищать их с оружием в руках? Как часто слышатся эти вопросы и как часто в ответ им лишь жуткая тишина - некому ответить.
И вот, однажды, мне вдруг показалось, что я слышу их ответ. Он сложен для меня, и потому я запомнил его нетвердо. И сейчас, когда я пытаюсь воспроизвести его, мне трудно подбирать слова, поскольку я не очень понимаю то, что они должны выразить. Но в тот момент, когда мне казалось, что я понимаю их, какой-то части меня стало так легко, что впору думать не умерла ли она тогда...
Что делать милиционеру во время гражданской войны? Что делать врачу, оставшемуся без лекарств в зачумленном городе? Что делать учителю, ведомому учениками на эшафот? Да, они видят порок, окружающий их, и, пусть даже номинально, они призваны с этим пороком бороться. Мы можем лишь, подобно эритроцитам, погибнув и разложившись, вымыть из раны чужеродный предмет. Можно считать это своего рода осознанной жертвенностью - принятие на себя общественной болезни и гибель от нее. Стоит лишь позаботиться о том, чтобы не потерять милицейский мундир - то единственное, что еще осталось от человека в обновляющемся мире.
Ведь ужас прошедшего всегда действеннее ужаса предотвращенного, не так ли?
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
еще один важный комментарий дождался своего часа
Date: 2010-04-25 06:58 pm (UTC)Дело в том, что рефлексы - это ведь как раз то, что и должно спасать в экстремальных ситуациях. Можно ведь просто выучить таблицу умножения, а можно понять ее принцип и потом, всякий раз считая сдачу, мучительно выводить ее заново с тем, чтобы оказаться беспомощным в экстремальной ситуации.
Re: еще один важный комментарий дождался своего часа
Date: 2010-04-25 07:05 pm (UTC)Re: еще один важный комментарий дождался своего часа
Date: 2010-04-28 01:12 pm (UTC)